Агропром на берегу валютной реки
Уроки ЧП для АПК: продавать валютную выручку и вкладывать ее в сельское хозяйство
Не оставляя тему, почему все же провалился «мясной прорыв» предыдущего руководства Минсельхоза РК и как наладить достаточное финансирование сельского хозяйства, сделаем необходимое отвлечение на общее ЧП в Казахстане. Формально – ввиду коронавируса, фактически же – как вообще поворотный пункт на путях развития глобальной и нашей собственной экономики. И далеко не только экономики.
Для нашей аграрной темы это важно тем, что мир уже понял, а в рамках перехода мирового кризиса из вирусного в финансовый формат уяснит еще более, как важно иметь не на другом конце «Одного пути — Одного пояса», а именно под рукой производство хотя бы самого жизнеобеспечивающего.
НОВАЯ СТРУКТУРА ЖИЗНИ
В частности, и в первую очередь, самодостаточного сельского хозяйства. Причем не только производства, но и образа жизни – не кашлять друг на друга в многоэтажках мегаполисов, а расселяться пошире на земле, так оно во всех смыслах надежнее, да и комфортнее.
Для огромного и малонаселенного Казахстана спасительны не супер-агломерации, вытягивающие человеческие и ресурсные соки из окружающего пространства и продавливающие его своей тяжестью, а россыпь больших, средних и малых поселений.
Это такие заклепки, которыми только и можно прибить бесконечную ткань территории к местам обитания и жизнедеятельности людей. Само собой, поселения должны быть обустроены, связаны хорошими дорогами, вдоль дорог – лесополосы, вдоль лесополос – оросительные системы, питаемые подземными скважинами с солнечно-ветровыми насосными.
Как раньше казах садился на лошадь, чтобы преодолевать бесконечное пространство, так он сейчас должен делать это на отечественном автомобиле и бензине, а вдоль дорог должны тянутся ухоженные поля и пастбища – вот идеальный именно для нашей страны образ будущего.
Значит, на такой общий образ, а не на отдельные «прорывы» по мясу или, допустим, молоку, должны нацеливаться и конкретные программы Минсельхоза. Как бы далеко от нынешних реалий ни отстоял определенный как цель образ, двигаться к нему надо по сразу намеченной трассе, семенить же в разные стороны можно только по кругу.
Но мы взялись говорить о ЧП еще и потому, что есть сейчас реальная опасность перечеркнуть не только замечательное будущее, но и непростое настоящее агропрома – это политика «плавающего» курса национальной валюты.
Поскольку же нам требуется не просто уйти от губительного для всякого производства, имеющего основную выручку в тенге и вынужденного нести валютные затраты по импорту, «облегчения» местных денег, но и найти способ надежного и достаточного кредитования и инвестирования в собственной валюте, речь пойдет о необходимости смены не просто курсовой политики – всей экономической модели.
А это ну никак не получится без того, чтобы действующая модель доказала полную свою исчерпанность. Желательно – через заблаговременный анализ, а не тогда, когда исчерпанность выкажет себя практическими потрясениями.
СОСКАЛЬЗЫВАЮЩЕЕ РАВНОВЕСИЕ
Объявляя ЧП по коронавирусу, Казахстан привычно поступил «как все», да, собственно, иных вариантов поведения и не было.
Но чрезвычайное положение, особенно в посаженных на карантин столицах, при всей своей драматической насыщенности, все равно является лишь фоном для событий, куда более влияющих на все наше будущее. В частности, это совершенно разрушительная по своим чисто экономическим, социальным, и главное, эмоциональным и политическим последствиям девальвация национальной валюты. Уже случившаяся, и, главное – тревожно ожидаемая далее.
Главный ответственный за курс своими заявлениями только добавляет тревоги. «С учетом новых фундаментальных реалий, Национальный банк намерен способствовать формированию равновесного курса в соответствии с политикой свободного курсообразования и инфляционного таргетирования».
Читай – будет опускать тенге и дальше, потому что «равновесие» в наших условиях, это соскальзывание по наклонной плоскости, вопрос только в скорости и в том пределе, в который соскальзывание упрется.
Предела же, в собственно монетарном смысле, нет в принципе: понижение стоимости внутренних денег по сравнению со стоимостью валюты внешнеэкономических операций, как способ адаптации к дефициту этой самой выручаемой на внешнем контуре валюты, может происходить бесконечно.
Тенге от 450 к доллару можно опустить до 500, потом до 700, потом до тысячи, двух тысяч, трех, и так хоть до миллиона – любая новая сдвижка дает на какое-то время «равновесие».
Но бесконечный в чисто монетарном смысле процесс, разумеется, более чем конечен с точки зрения пределов терпения субъектов внутренней экономики, попадающих под все большее удорожание импорта, попадающего под рост цен населения и все более нервничающих властей. Особенно в условиях нынешней конфигурации власти.
Кто кого и когда опрокинет, когда наступит дестабилизация – это вопрос вариативный, но факт, что в роли факельщика сейчас впереди всех выступает Национальный банк – девальватор.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК – ЗАЛОЖНИК
С другой стороны, Национальный банк – никакой ни организатор социально-экономической, а за ней и политической дестабилизации, он сам — заложник.
У монетарного Регулятора есть два важнейших для него ограничения.
Он должен всячески экономить свои ЗВР, потому что сжигать их в попытках удержания курса тенге все равно, что солдату расстрелять все патроны посередине вражеской атаки.
И он не должен отрываться от курса рубля, потому что при отсутствующей границе, самой большой доли в импорте как раз из России и общем дефиците в торговле с нею по семь с половиной миллиарда долларов ежегодно, курсовой отрыв в одну сторону бьет по местным производителям, в другую – по казахстанским покупателям.
В этом смысле нынешний напугавший всех улет тенге на 450 все-таки как-то оправдан: это повторение российского маневра, приспустившего курс рубля в ответ на нефтяной демпинг саудитов. Но это не наши игры, и в чужом пиру нам гарантировано двойное похмелье – и от девальвации рубля, и от неспособности удерживать курс тенге при стабилизированной на том или ином курсе российской валюте.
Разница в том, что у России – надежный профицит текущего счета платежного баланса, и громадные валютные резервы. Мы же еще по прошлому году, при хороших нефтяных ценах, уже вышли на минус 5,5 млрд долларов дефицита внешних платежных операций.
А нынешнее падение нефтяных цен грозит превращением дефицита в такую яму, в которую будет бесконечно проваливаться тенге. Да, помимо ЗВР, есть еще резервы Национального фонда, но при таких дырах платежного баланса надолго их не хватит, к тому же есть еще молдаванин Стати со своими арестами.
«ПЕРВИЧНЫЕ» И «ВТОРИЧНЫЕ» ДОХОДЫ
Впрочем, драматизм ситуации лучше всего отражают как раз только что опубликованные данные платежного баланса Казахстана за 2019 год: экспорт – $65 млрд, импорт $49 млрд, первичные доходы – минус $21,8 млрд, вторичные доходы – плюс $0,3 млрд, отсюда и сальдо — минус $5,5 млрд.
Анализируем: приход валюты с экспортом, если заглянуть в прошлые данные, всего лишь на уровне 2010 года, затраты на импорт – сильно больше, но самая большая дыра платежного баланса прошлого года – это совершенно фантастические 21,5 млрд долларов «доходов», и почему-то с минусом, откуда они?
Похоже, не только курс тенге на краю затягивающей воронки валютного дефицита, но вся наша экономическая модель соскальзывает в тот же разрыв между приходящими и уходящими валютными потоками, поэтому разберемся с «доходами» не только по прошлому году, а в целом со всей такой экономической моделью.
Итак, с 2000 года, когда рост мировых сырьевых цен запустил череду «тучных лет» и по 2019 год в экономику нашей страны было заведено экспортной выручки на … $1020 млрд.
Не пугайтесь, сумма именно такая: триллион и еще двадцать миллиардов долларов. А как только вы попривыкнете к этой величине, скажу, что в страну возвращается не вся вырученная от продажи на внешних рынках валюта, а лишь та ее часть, которая необходима экспортерам для покрытия затрат внутри страны пребывания (отсюда и постоянное девальвационное давление на внутренние казахские деньги). То есть, сырья за последние 19 лет мы поставили в Европу, Китай и другие страны на полновесный триллион долларов, и еще с, не сомневаемся, полновесным гаком, оставляемом на оффшорных и иных заграничных счетах.
Затраты на импорт за тот же цикл составили $748 млрд, и еще $278 млрд ушли из казахстанской экономики в виде тех самых «первичных доходов». Которыми, расшифровываем, являются доходы, извлекаемые иностранными инвесторами и кредиторами из нашей экономики, а казахстанскими кредиторами и инвесторами – из экономик других стран.
А чтобы лучше понять, почему в итоге получается минус, вот вам иллюстрация по платежному балансу прошлого года: доходы, полученные Казахстаном от хранения размещенных в иностранных «инструментах» валютных запасов Национального фонда – 1,2 млрд долларов. По-своему, немало, но и близко не сопоставимо с тем, что выводят из экономики иностранные инвесторы и кредиторы, недаром только по прошлому году набежали итоговые минус $21,8 млрд.
Ну, а вторичные доходы, это другие текущие платежи в страну и из страны. И по ним за цикл 2000-2019 набежало (вернее, убежало) минус $9 млрд, относительно немного, и на том спасибо.
Ну, и замыкающее все входы-выходы валюты итоговое сальдо текущего счета платежного баланса – плюс $15 млрд. Смысл которых в том, что в течение всех 19 лет цикла осуществлялись компенсирующие дефицит текущего счета движения по счетам финансов и капиталов, накапливались или расходовались ЗВР Национального банка.
Впрочем, в платежном балансе всегда есть строка «ошибки и пропуски», всегда с весьма большими суммами. Поэтому компенсирующие движения валюты лучше оценить так: ЗВР с 2000 по 2019 годы выросли с 2 до 29 млрд долларов, тогда как внешний долг вырос с 13 до 158 млрд, а международная инвестиционная позиция Казахстана – с минус 11 до минус 63 млрд долларов. То есть, на 27 млрд накопленных нами валютных активов мы набрали в разы больше требующих ежегодных валютных оттоков обязательств.
НА БЕРЕГУ ВАЛЮТНОЙ РЕКИ
Если чуть округлить и посмотреть в пропорциях, то три четверти экспортной валютной выручки возвращены обратно за границу в виде платежей по импорту, а одна четверть вывезена иностранными инвесторами и кредиторами.
С непривычки можно ужаснуться тому, сколь велика доля импорта. Поневоле напрашивается восклицание, что не возобновляемые природные богатства мы обмениваем на то, что спускается в унитазы.
Но тут дело не в количестве, а качестве. Арифметика – она всегда уравнивает дебет с кредитом, сколько валюты приходит в экономику с внешнего рынка, столько же должно уйти туда же. Другое дело, — что на что меняется.
Представьте, что, по аналогии с ЕНПФ, от всего валютного потока забиралось хотя бы по 10 % ежемесячно на экономическую и социальную модернизацию. Читателю предлагаем выполнить самостоятельное домашнее (благо – карантин!) задание: прикинуть, во что превратилось бы сельское хозяйство Казахстана, или легкая промышленность, или образование-здравоохранение, или ЖКХ, если бы в них инвестировали хотя бы 100 млрд долларов.
И второе домашнее задание – посмотреть вокруг себя и на страну: что оставили после себя триллион долларов зашедшей в Казахстан валютной выручки и триллион ушедшей. Наиболее большой и зримый эффект, это «Астана – Нур-Султан». В начале сырьевого цикла это был отделанный сайдингом пятачок в центре Целинограда, ныне – реально большой и сверкающий город. Вместе с футуристическим шаром ЭКСПО-2017. Элитные застройки в Алматы и других городах – тоже следы гигантского входящего-выходящего валютного потока. Иномарки, заполнившие казахстанские дороги и города – и они принесены течением валютной реки.
Но вот на структуре и качестве не работающей на внешний рынок экономики … великая валютная река почти не отразилась, — протекла мимо. То же сельское хозяйство: импортозависимость ничуть не снизилась, собственное производство – особо не поднялось. Сельхозтехника, к примеру, в основном импортируемая, свои производства недогружены, да к тому же массированно атакуются лоббистами иностранного закупа.
Самый же драматичный итог такой внешне-ориентированной модели – та самая четверть от экспортной валютной выручки, забираемая иностранными инвесторами и кредиторами. Это – непосредственная цена, которую наша страна заплатила за отказ от национального кредитования и инвестирования, осуществленный еще в конце девяностых — начале нулевых лет, как раз на входе в экспортно-сырьевой цикл.
Представьте, что правительство не молилось бы на иностранных инвесторов и кредиторов, а само отводило бы чуточку от гигантского валютного потока на производственные и портфельные инвестиции в развитие экономики. И сейчас у Казахстана было бы не минус 63 млрд долларов сальдо инвестиционной позиции, а плюс $63 млрд. И из платежного баланса прошлого года было бы не выведено $21,8 млрд «первичных» доходов, а введено – тогда мы и близко бы не переживали за курс тенге и любые карантины.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
И теперь, в условиях ЧП, у нас тройная задача.
Прежде всего, найти способ экстренно затянуть дыру платежного баланса, чтобы не допустить скатывания в нее курса тенге. Для чего необходим срочный и серьезный разговор с сырьевыми экспортерами, они же – иностранные инвесторы и кредиторы. Поменьше вывозить и побольше инвестировать – вот тема для переговоров.
Президент Токаев на экстренном совещании уже поставил задачу сворачивания оффшорных счетов и обязательной продажи валютной выручки – это правильно и надо усиливать такую линию.
Второе – пора и на системной основе переосмыслить основы экспортно-сырьевой модели, в частности – уходить от принципиального «невмешательства» государства в «свободно» складывающийся внешний платежный баланс. И прекращать «плавание» тенге, разумеется.
Третье же и главное – уходить от попыток суррогатного финансирования внутренней экономики через «институты развития», а создавать полноценный внутренний кредит и инвестиции. Базой для чего, в первую очередь, должны стать сельская жизнь и сельское хозяйство.
Фермерские ведомости
Петр СВОИК
Не оставляя тему, почему все же провалился «мясной прорыв» предыдущего руководства Минсельхоза РК и как наладить достаточное финансирование сельского хозяйства, сделаем необходимое отвлечение на общее ЧП в Казахстане. Формально – ввиду коронавируса, фактически же – как вообще поворотный пункт на путях развития глобальной и нашей собственной экономики. И далеко не только экономики.
Для нашей аграрной темы это важно тем, что мир уже понял, а в рамках перехода мирового кризиса из вирусного в финансовый формат уяснит еще более, как важно иметь не на другом конце «Одного пути — Одного пояса», а именно под рукой производство хотя бы самого жизнеобеспечивающего.
НОВАЯ СТРУКТУРА ЖИЗНИ
В частности, и в первую очередь, самодостаточного сельского хозяйства. Причем не только производства, но и образа жизни – не кашлять друг на друга в многоэтажках мегаполисов, а расселяться пошире на земле, так оно во всех смыслах надежнее, да и комфортнее.
Для огромного и малонаселенного Казахстана спасительны не супер-агломерации, вытягивающие человеческие и ресурсные соки из окружающего пространства и продавливающие его своей тяжестью, а россыпь больших, средних и малых поселений.
Это такие заклепки, которыми только и можно прибить бесконечную ткань территории к местам обитания и жизнедеятельности людей. Само собой, поселения должны быть обустроены, связаны хорошими дорогами, вдоль дорог – лесополосы, вдоль лесополос – оросительные системы, питаемые подземными скважинами с солнечно-ветровыми насосными.
Как раньше казах садился на лошадь, чтобы преодолевать бесконечное пространство, так он сейчас должен делать это на отечественном автомобиле и бензине, а вдоль дорог должны тянутся ухоженные поля и пастбища – вот идеальный именно для нашей страны образ будущего.
Значит, на такой общий образ, а не на отдельные «прорывы» по мясу или, допустим, молоку, должны нацеливаться и конкретные программы Минсельхоза. Как бы далеко от нынешних реалий ни отстоял определенный как цель образ, двигаться к нему надо по сразу намеченной трассе, семенить же в разные стороны можно только по кругу.
Но мы взялись говорить о ЧП еще и потому, что есть сейчас реальная опасность перечеркнуть не только замечательное будущее, но и непростое настоящее агропрома – это политика «плавающего» курса национальной валюты.
Поскольку же нам требуется не просто уйти от губительного для всякого производства, имеющего основную выручку в тенге и вынужденного нести валютные затраты по импорту, «облегчения» местных денег, но и найти способ надежного и достаточного кредитования и инвестирования в собственной валюте, речь пойдет о необходимости смены не просто курсовой политики – всей экономической модели.
А это ну никак не получится без того, чтобы действующая модель доказала полную свою исчерпанность. Желательно – через заблаговременный анализ, а не тогда, когда исчерпанность выкажет себя практическими потрясениями.
СОСКАЛЬЗЫВАЮЩЕЕ РАВНОВЕСИЕ
Объявляя ЧП по коронавирусу, Казахстан привычно поступил «как все», да, собственно, иных вариантов поведения и не было.
Но чрезвычайное положение, особенно в посаженных на карантин столицах, при всей своей драматической насыщенности, все равно является лишь фоном для событий, куда более влияющих на все наше будущее. В частности, это совершенно разрушительная по своим чисто экономическим, социальным, и главное, эмоциональным и политическим последствиям девальвация национальной валюты. Уже случившаяся, и, главное – тревожно ожидаемая далее.
Главный ответственный за курс своими заявлениями только добавляет тревоги. «С учетом новых фундаментальных реалий, Национальный банк намерен способствовать формированию равновесного курса в соответствии с политикой свободного курсообразования и инфляционного таргетирования».
Читай – будет опускать тенге и дальше, потому что «равновесие» в наших условиях, это соскальзывание по наклонной плоскости, вопрос только в скорости и в том пределе, в который соскальзывание упрется.
Предела же, в собственно монетарном смысле, нет в принципе: понижение стоимости внутренних денег по сравнению со стоимостью валюты внешнеэкономических операций, как способ адаптации к дефициту этой самой выручаемой на внешнем контуре валюты, может происходить бесконечно.
Тенге от 450 к доллару можно опустить до 500, потом до 700, потом до тысячи, двух тысяч, трех, и так хоть до миллиона – любая новая сдвижка дает на какое-то время «равновесие».
Но бесконечный в чисто монетарном смысле процесс, разумеется, более чем конечен с точки зрения пределов терпения субъектов внутренней экономики, попадающих под все большее удорожание импорта, попадающего под рост цен населения и все более нервничающих властей. Особенно в условиях нынешней конфигурации власти.
Кто кого и когда опрокинет, когда наступит дестабилизация – это вопрос вариативный, но факт, что в роли факельщика сейчас впереди всех выступает Национальный банк – девальватор.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК – ЗАЛОЖНИК
С другой стороны, Национальный банк – никакой ни организатор социально-экономической, а за ней и политической дестабилизации, он сам — заложник.
У монетарного Регулятора есть два важнейших для него ограничения.
Он должен всячески экономить свои ЗВР, потому что сжигать их в попытках удержания курса тенге все равно, что солдату расстрелять все патроны посередине вражеской атаки.
И он не должен отрываться от курса рубля, потому что при отсутствующей границе, самой большой доли в импорте как раз из России и общем дефиците в торговле с нею по семь с половиной миллиарда долларов ежегодно, курсовой отрыв в одну сторону бьет по местным производителям, в другую – по казахстанским покупателям.
В этом смысле нынешний напугавший всех улет тенге на 450 все-таки как-то оправдан: это повторение российского маневра, приспустившего курс рубля в ответ на нефтяной демпинг саудитов. Но это не наши игры, и в чужом пиру нам гарантировано двойное похмелье – и от девальвации рубля, и от неспособности удерживать курс тенге при стабилизированной на том или ином курсе российской валюте.
Разница в том, что у России – надежный профицит текущего счета платежного баланса, и громадные валютные резервы. Мы же еще по прошлому году, при хороших нефтяных ценах, уже вышли на минус 5,5 млрд долларов дефицита внешних платежных операций.
А нынешнее падение нефтяных цен грозит превращением дефицита в такую яму, в которую будет бесконечно проваливаться тенге. Да, помимо ЗВР, есть еще резервы Национального фонда, но при таких дырах платежного баланса надолго их не хватит, к тому же есть еще молдаванин Стати со своими арестами.
«ПЕРВИЧНЫЕ» И «ВТОРИЧНЫЕ» ДОХОДЫ
Впрочем, драматизм ситуации лучше всего отражают как раз только что опубликованные данные платежного баланса Казахстана за 2019 год: экспорт – $65 млрд, импорт $49 млрд, первичные доходы – минус $21,8 млрд, вторичные доходы – плюс $0,3 млрд, отсюда и сальдо — минус $5,5 млрд.
Анализируем: приход валюты с экспортом, если заглянуть в прошлые данные, всего лишь на уровне 2010 года, затраты на импорт – сильно больше, но самая большая дыра платежного баланса прошлого года – это совершенно фантастические 21,5 млрд долларов «доходов», и почему-то с минусом, откуда они?
Похоже, не только курс тенге на краю затягивающей воронки валютного дефицита, но вся наша экономическая модель соскальзывает в тот же разрыв между приходящими и уходящими валютными потоками, поэтому разберемся с «доходами» не только по прошлому году, а в целом со всей такой экономической моделью.
Итак, с 2000 года, когда рост мировых сырьевых цен запустил череду «тучных лет» и по 2019 год в экономику нашей страны было заведено экспортной выручки на … $1020 млрд.
Не пугайтесь, сумма именно такая: триллион и еще двадцать миллиардов долларов. А как только вы попривыкнете к этой величине, скажу, что в страну возвращается не вся вырученная от продажи на внешних рынках валюта, а лишь та ее часть, которая необходима экспортерам для покрытия затрат внутри страны пребывания (отсюда и постоянное девальвационное давление на внутренние казахские деньги). То есть, сырья за последние 19 лет мы поставили в Европу, Китай и другие страны на полновесный триллион долларов, и еще с, не сомневаемся, полновесным гаком, оставляемом на оффшорных и иных заграничных счетах.
Затраты на импорт за тот же цикл составили $748 млрд, и еще $278 млрд ушли из казахстанской экономики в виде тех самых «первичных доходов». Которыми, расшифровываем, являются доходы, извлекаемые иностранными инвесторами и кредиторами из нашей экономики, а казахстанскими кредиторами и инвесторами – из экономик других стран.
А чтобы лучше понять, почему в итоге получается минус, вот вам иллюстрация по платежному балансу прошлого года: доходы, полученные Казахстаном от хранения размещенных в иностранных «инструментах» валютных запасов Национального фонда – 1,2 млрд долларов. По-своему, немало, но и близко не сопоставимо с тем, что выводят из экономики иностранные инвесторы и кредиторы, недаром только по прошлому году набежали итоговые минус $21,8 млрд.
Ну, а вторичные доходы, это другие текущие платежи в страну и из страны. И по ним за цикл 2000-2019 набежало (вернее, убежало) минус $9 млрд, относительно немного, и на том спасибо.
Ну, и замыкающее все входы-выходы валюты итоговое сальдо текущего счета платежного баланса – плюс $15 млрд. Смысл которых в том, что в течение всех 19 лет цикла осуществлялись компенсирующие дефицит текущего счета движения по счетам финансов и капиталов, накапливались или расходовались ЗВР Национального банка.
Впрочем, в платежном балансе всегда есть строка «ошибки и пропуски», всегда с весьма большими суммами. Поэтому компенсирующие движения валюты лучше оценить так: ЗВР с 2000 по 2019 годы выросли с 2 до 29 млрд долларов, тогда как внешний долг вырос с 13 до 158 млрд, а международная инвестиционная позиция Казахстана – с минус 11 до минус 63 млрд долларов. То есть, на 27 млрд накопленных нами валютных активов мы набрали в разы больше требующих ежегодных валютных оттоков обязательств.
НА БЕРЕГУ ВАЛЮТНОЙ РЕКИ
Если чуть округлить и посмотреть в пропорциях, то три четверти экспортной валютной выручки возвращены обратно за границу в виде платежей по импорту, а одна четверть вывезена иностранными инвесторами и кредиторами.
С непривычки можно ужаснуться тому, сколь велика доля импорта. Поневоле напрашивается восклицание, что не возобновляемые природные богатства мы обмениваем на то, что спускается в унитазы.
Но тут дело не в количестве, а качестве. Арифметика – она всегда уравнивает дебет с кредитом, сколько валюты приходит в экономику с внешнего рынка, столько же должно уйти туда же. Другое дело, — что на что меняется.
Представьте, что, по аналогии с ЕНПФ, от всего валютного потока забиралось хотя бы по 10 % ежемесячно на экономическую и социальную модернизацию. Читателю предлагаем выполнить самостоятельное домашнее (благо – карантин!) задание: прикинуть, во что превратилось бы сельское хозяйство Казахстана, или легкая промышленность, или образование-здравоохранение, или ЖКХ, если бы в них инвестировали хотя бы 100 млрд долларов.
И второе домашнее задание – посмотреть вокруг себя и на страну: что оставили после себя триллион долларов зашедшей в Казахстан валютной выручки и триллион ушедшей. Наиболее большой и зримый эффект, это «Астана – Нур-Султан». В начале сырьевого цикла это был отделанный сайдингом пятачок в центре Целинограда, ныне – реально большой и сверкающий город. Вместе с футуристическим шаром ЭКСПО-2017. Элитные застройки в Алматы и других городах – тоже следы гигантского входящего-выходящего валютного потока. Иномарки, заполнившие казахстанские дороги и города – и они принесены течением валютной реки.
Но вот на структуре и качестве не работающей на внешний рынок экономики … великая валютная река почти не отразилась, — протекла мимо. То же сельское хозяйство: импортозависимость ничуть не снизилась, собственное производство – особо не поднялось. Сельхозтехника, к примеру, в основном импортируемая, свои производства недогружены, да к тому же массированно атакуются лоббистами иностранного закупа.
Самый же драматичный итог такой внешне-ориентированной модели – та самая четверть от экспортной валютной выручки, забираемая иностранными инвесторами и кредиторами. Это – непосредственная цена, которую наша страна заплатила за отказ от национального кредитования и инвестирования, осуществленный еще в конце девяностых — начале нулевых лет, как раз на входе в экспортно-сырьевой цикл.
Представьте, что правительство не молилось бы на иностранных инвесторов и кредиторов, а само отводило бы чуточку от гигантского валютного потока на производственные и портфельные инвестиции в развитие экономики. И сейчас у Казахстана было бы не минус 63 млрд долларов сальдо инвестиционной позиции, а плюс $63 млрд. И из платежного баланса прошлого года было бы не выведено $21,8 млрд «первичных» доходов, а введено – тогда мы и близко бы не переживали за курс тенге и любые карантины.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
И теперь, в условиях ЧП, у нас тройная задача.
Прежде всего, найти способ экстренно затянуть дыру платежного баланса, чтобы не допустить скатывания в нее курса тенге. Для чего необходим срочный и серьезный разговор с сырьевыми экспортерами, они же – иностранные инвесторы и кредиторы. Поменьше вывозить и побольше инвестировать – вот тема для переговоров.
Президент Токаев на экстренном совещании уже поставил задачу сворачивания оффшорных счетов и обязательной продажи валютной выручки – это правильно и надо усиливать такую линию.
Второе – пора и на системной основе переосмыслить основы экспортно-сырьевой модели, в частности – уходить от принципиального «невмешательства» государства в «свободно» складывающийся внешний платежный баланс. И прекращать «плавание» тенге, разумеется.
Третье же и главное – уходить от попыток суррогатного финансирования внутренней экономики через «институты развития», а создавать полноценный внутренний кредит и инвестиции. Базой для чего, в первую очередь, должны стать сельская жизнь и сельское хозяйство.
Фермерские ведомости
Петр СВОИК
Нет комментариев